Вавилон

«Вавилон» – современный, жесткий, взывающий к сильным чувствам спектакль, созданный в маленьком польском городе Быдгоще. Заслуга в том, что россияне узнают о существовании этого города, принадлежит Майе Клечевской. Она – один из ключевых игроков польской сцены, хотя для нашей публики это имя такая же новость, как и Быдгощ. Еще одно новое имя – Эльфрида Елинек. Худо-бедно австрийскую воинственную феминистку у нас знают благодаря фильму «Пианистка» Ханеке по ее роману, но на российской сцене текстов знаменитой писательницы еще не бывало. И немудрено – только отчаянный режиссер возьмется искать ключ к тексту, конечная цель которого – доставить публике неприятность. Самую короткую рецензию на романы и пьесы Елинек дал Нобелевский комитет: премия была присуждена ей «за музыкальные переливы голосов и отголосков в романах и пьесах, которые с экстраординарным лингвистическим усердием раскрывают абсурдность социальных клише и их порабощающей силы».


Пьеса Елинек состоит из трех монологов: здесь в поэтических, но отнюдь не поэтичных, а напротив, шокирующих, откровенных образах рассказывается об обществе потребления – новом Вавилоне, где главным предметом потребления оказываются насилие и жертва. Клечевская говорит, что «этот текст в основном о смерти, но смерть представлена в различных контекстах. Один из них это война. Те, кто пал на этой войне, больше не могут говорить. Елинек говорит за них, как бы выкладывает слова на их губах». Режиссер перемонтировала текст в соответствии с собственной логикой. Сцена разделена полоской воды – это Стикс, через который на авансцену из глубины перебираются мертвецы, чтобы говорить о желаниях, испепелявших их при жизни. Позже, на сцену выкатят каталки с голыми неподвижными мужскими телами, к которым, как в морг на освидетельствование, придут матери, и завяжется диалог между живыми и мертвыми. Логическим развитием разговора оказывается травестированная месса, пародия на Stabat Mater Dolorosa, в которой оплакивается жертва Христа. В спектакле Клечевской подсвеченный кровавым светом Христос пророчествует о Боге-людоеде, взыскующем новых жертв. И вот уже десяток молодых красивых людей учится ползать по полу, по-собачьи служить, мастурбировать, составлять из своих тел пирамиду, то есть буквально – делать то, к чему американские солдаты принуждали узников «Абу-Грейб», метафорически – приносить себя в жертву, которой ждет-не дождется новый Вавилон.




В своем новом спектакле Клечевская не пытается изо всех сил угодить зрителю. Если на какое-то мгновение и проскальзывает что-либо смешное и действие окрашивается в более яркие тона, то это происходит лишь для того, чтобы в следующее мгновение заставить зрителя еще глубже вжаться в свое кресло. Не менее важно и то, что она также не стремится сделать спектакль менее двусмысленным или каким-то образом оформить аморфный текст Елинек, в котором нет ни героев, ни сюжета. Мировой хаос не может быть упорядочен. То есть мы смотрим отдельные сцены, которые порождают смыслы и догадки, но которые никогда не приводят к одному, единственно верному утверждению. Это происходит потому, что предметом спектакля является весь мир в целом, несмотря на то, что спектакль был вдохновлен конкретным событием – обнародованием фотографий пыток иракских заключенных американскими солдатами в тюрьме «Абу-Грейб».
В самом деле, главной темой «Вавилона» является не смерть, но факт того, насколько лицемерен портрет человека – как в современной культуре, так и в самой жизни. Мы познаем только малую часть самих себя, остальное распределяется между физиологией и экскрементами, а ангельская духовность отодвигается на второй план, как нечто постыдное. Именно это и обнажает концерт Себастьяна Павляка, противопоставляющий лубочное поп-искусство изображению страдающего человека.



Этот спектакль болезнен. То, что говорят актеры, несмотря на свой молодой возраст, хорошо обдумано и пропущено через их собственный опыт. У них действительно есть чувство роли. Например, роли матери, которая теряет своего ребенка («Вот у меня свидетельство о рождении и свидетельство о смерти, так есть у меня сын или нет?»), или матери, которая сожалеет, что родила сына, поскольку на это впустую ушла вся ее жизнь. Елинек не испытывает к нам жалости. Она обрушивается на нас своим ущербным видением мира.