Самое важное

Автор – великий дипломат. Когда мы попросили у него разрешения на постановку, он ответил: «Да ставьте, конечно… а как это можно поставить?» Сейчас выяснилось, что на самом деле он был в ужасе. Он думал, что мы возьмем какой-то один микромотив и на нем сделаем вольное театральное сочинение. Но я с самого начала понимал, что надо постараться вместить как можно больше линий, ведь прелесть «Венерина волоса» в его полифоничности, правда?




«Самое важное», как и шишкинский роман, можно назвать монологом от первого лица. Но только теперь это монолог от первого лица множественного числа.




Россия видится на расстоянии примерно так же, как и вблизи, зябкой, немытой, неухоженной. Юдолью скорбей и страданий. В ней до неприличия часто идет снег. Земной юдоли противопоставлен земной рай. Он находится в Швейцарии, и туда, понятное дело, пускают не всех. Из вознесенного над юдолью далека земные страсти, страдания, надежды, мечты кажутся автору сплетенными в единый клубок. Так же как переплетены – не распутать сюжетные линии его романа. Артисты «Мастерской» вместе с режиссером Каменьковичем клубок распутывают. Стараются сделать сложное простым. Из туманной модернистской прозы творят легкий, ясный, по-хорошему незатейливый спектакль о любви. Человека к человеку. Всех живых к жизни. Всех пишущих к слову. Всех вспоминающих к воспоминаниям.

Память писателя материализует ушедших людей и давно минувшие события. Времена окликают друг друга. Где там эллины, где иудеи, где европейцы, где мы с вами – не разберешь. Герои выныривают из океана вечности, чтобы опять погрузиться в его пучину. Их в романе не очень-то жаль. В сущности, не в них ведь дело. «Венерин волос» буквально пронизывают христианские мотивы, но явленное в нем мирочувствование язык не поворачивается назвать христианским. Автор романа верит, кажется, не в бессмертие души, а скорее в вечность чувств – любви, ревности, жажды признания, воли к власти. Мы лишь проводники этих вечных чувств.

В спектакле «Мастерской» проводники обретают плоть и кровь. Так здорово принимать разные обличья. Так здорово следовать изумительному стилизаторскому дару переимчивого Шишкина. В стилизаторстве ведь тоже есть театральное начало, не правда ли? Именно этот дух вечного преображения, перепадов из такой эпохи в эдакую, из такого жанра в иной артисты Фоменко передают как никто озорно и талантливо. Спектакль идет долго – четыре часа, а они все никак не могут наиграться. В сущности, они согласны с автором – это люди умирают. Персонажи живут. Их не поглотит океан забвения. Он поглотит других. Тех, о ком не написали. Тех, кого не сыграли. И их очень жаль. Но о них на спектакле «Мастерской» как-то и не думаешь.