Театральная компания ЗМ

Карамазовы

Московский Художественный театр им. А.П. Чехова
Премия «Золотая Маска» 2015г. - «Лучшая мужская роль» (Игорь Миркурбанов)
Номинации на Премию - «Лучший спектакль в драме, большая форма», «Лучшая работа режиссера», «Лучшая работа художника», «Лучшая мужская роль» (Виктор Вержбицкий)
Участник программы «Russian Case» Фестиваля 2019 года

Участник программы «Достоевский и театр»
фантазии режиссера Константина Богомолова на тему романа Федора Достоевского

Режиссер: Константин Богомолов
Сценография и костюмы: Лариса Ломакина
Художник по свету: Дамир Исмагилов
Оператор-постановщик: Александр Симонов
Видео: Алексей Субботин, Александр Симонов, Алексей Шемятовский
Педагог по вокалу: Наталья Трихлеб

Артисты: Игорь Миркурбанов, Роза Хайруллина, Виктор Вержбицкий, Филипп Янковский, Алексей Кравченко, Дарья Мороз, Александра Ребенок, Марина Зудина, Наталья Кудряшова, Максим Матвеев, Павел Чинарев, Данил Стеклов, Надежда Борисова, Мария Карпова, Светлана Колпакова, Артем Панчик, Владимир Панчик

Продолжительность 4 ч. 30 мин.
Возрастная категория 18+

Спектакль – даром что Богомолов не предлагает нам, по обыкновению, контаминацию из нескольких произведений, а сосредоточен исключительно на романе Достоевского – чрезвычайно избыточен, перенасыщен образами и эффектными вывертами. Но вся эта избыточность не хаотична. В хитрой полифонии «Карамазовых» есть одна ведущая тема. И она совсем не про власть и даже не про церковь.
Самый поверхностный слой этого многослойного пирога – сатирическое повествование о русской жизни. Город Скотопригоньевск, в котором разворачивается действие романа, становится у Богомолова источником нехитрых шуток, чья нехитрость уж слишком нарочита, чтобы принимать ее всерьез. В Скотопригоньевске все скотское.У Богомолова каждый из жителей Скотопригоньевска рано или поздно обнаруживает в себе что-то скотское.
Второй слой – деконструкция текста Достоевского. Он порой кажется переписанным и дописанным писателем Сорокиным, хотя на самом деле все экстраполяции принадлежат тут перу самого режиссера, смело пускающегося в игры с жанрами и стилями и словно бы испытывающего своих артистов на прочность бесконечной сменой театральных регистров.
Спектакль начинается в духе эдакого медитативного психологизма, разворачивающегося в глянцевом черном пространстве, но постепенно в плоть представления вторгаются: столь любимый Богомоловым русский шансон, а заодно и нерусский рок; элементы ярмарочного действа; сказочный морок.
Тут не просто стерта грань между высоким и низким, тут вообще стерты какие-либо границы.
Вся надсадная стилистика Достоевского, граничащая то с дурной мелодрамой, то с фольклорным сказом, то с криминальным чтивом, на сцене недвусмысленно спародирована. А весь присутствующий в романе пафос снижен. Он, по мысли режиссера, уже невозможен на сцене (и потому артисты Богомолова демонстрируют тут удивительную для нашей привыкшей к бенефисной задорности сцены отстраненную манеру игры). Но он и в жизни уже невозможен. Он неизбежно вырождается в нестерпимую фальшь. В самой же первой сцене эта пафосная фальшь звучит в словах старца Зосимы, который в ответ на вопрошание матери о смерти ее ребенка заводит разговор о чистых душах, отправляющихся сразу в рай, возводя очи горе. И это наставительное богословие на месте элементарного сочувствия, это казенное православие на месте христианской любви тут же вводит в спектакль легко предсказуемую и не стихающую до самого конца антиклерикальную ноту.
Но и она – тоже лишь подступы к главной теме постановки. А эта главная тема – действительно главная у Достоевского.
«Карамазовы» не о русской жизни спектакль, как может поначалу показаться. Он вообще – о жизни. О ее таинственном движителе. Этот спектакль не просто ерником и постмодернистом поставлен, он поставлен еще и «русским мальчиком», решающим конечные мировые вопросы. Карта звездного неба, по слову классика, у Богомолова и впрямь исправлена. Просто исправлена дошедшим до отчаяния атеистическим сознанием.
Удивительным образом в этом спектакле по Достоевскому обнаруживаются вдруг совершенно гамлетовские мотивы. Так же как шекспировская трагедия пронизана образами тления и гниения, спектакль Богомолова весь вертится вокруг бренной и тленной человеческой плоти.
В мире все смердит. В этом чертовом мире все смердит.


интернет-издание «Colta.ru»

«Пошлость – это когда всерьез», – сказал как-то Богомолов. Он и делает спектакль как бы не всерьез.
Фокус в том, что вся эта густо заваренная постмодернистская каша лишь подчеркивает мрачность сюжета о сказочном городе, в котором люди жили-были, страдали-страдали, не смогли больше терпеть, да и превратились в бесов. Никого из них не жалко, зато очень смешно и страшно – за себя.

журнал «Огонек»