Пресса

Оттепель против холода

Балетный конкурс Всероссийского театрального фестиваля открыла труппа Мариинского театра, представившая на исторической сцене Большого театра два номинированных спектакля: "Concerto DSCH" на музыку Шостаковича в постановке Алексея Ратманского и "Весну священную" Стравинского, сочиненную Сашей Вальц специально для Мариинского театра. Рассказывает ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.



Два спектакля Мариинского театра не соревнуются друг с другом — они выступают в разных номинациях. Немноголюдный "Concerto DSCH", поставленный Алексеем Ратманским, выдвинут в категории "Лучший спектакль в балете". Сам хореограф в номинанты не попал, поскольку это не новинка, а перенос: свой очаровательный 20-минутный опус Ратманский сочинил еще в 2008 году для труппы New York City Ballet, хотя по букве и духу это, несомненно, один из главных российско-советских шлягеров хореографа. Сочиненный на оттепельный Второй фортепианный концерт Шостаковича, балет преподносит целый букет отсылов к советской хореографии. Тут и победная мужская виртуозность (вроде серий двойных туров с присогнутыми ногами и двойных ассамбле), и советские новации дуэтного танца — верхние полу-гимнастические поддержки, и боевитые женские вращения, и безыскусная, но драматургически насыщенная лирика дуэтов. А также круговые рисунки мизансцен, напоминающие фонтаны ВДНХ, и линейные шеренги, как на физкультпарадах. Проскальзывает и реверанс эмигранту Георгию Баланчивадзе — пара поз из его "Аполлона Мусагета",— но погоды не делает: бравурный "Concerto DSCH" замешен на советской эстетике, обыгранной с любовной иронией. В атмосфере спектакля, во взаимоотношениях героев и их окружения царит интонация ранних картин Данелии, задорный оптимизм фильмов Александрова, коллизии социальных комедий 1950-х вроде "Девчат". Недаром лирическое объяснение героев балета протекает под наблюдением их друзей, которые не дают парочке толком поцеловаться: в СССР любовь была делом общественным.

Поразительно, но все эти тонкие и очевидные реминисценции ускользнули от внимания российских артистов, станцевавших балет с добротной старательностью, но без необходимого драйва. Пожалуй, из пяти солистов стопроцентным попаданием в стиль балета мог похвастаться лишь кореец Ким Ки Мин, излучавший потоки энергии и с удовольствием утрировавший победные позы в конце навороченных комбинаций. Главная пара (Светлана Иванова и Константин Зверев) отличалась умеренностью и аккуратностью — достаточными, чтобы не навлечь профессиональных замечаний, однако чрезмерными для веселого шарма хореографии Ратманского. Корреспондент "Ъ", месяц назад видевшая тот же лирический дуэт в "Ла Скала" со Светланой Захаровой и юным Карло Ди Ланно, недосчиталась в танце мариинских солистов и десятой доли психологических оттенков, которыми насыщено это замечательное адажио. От чрезмерной академичности петербургский "Concerto DSCH" спасли семь пар корифеев, сумевших избавиться от избытка прилежания и танцевавших с обаятельной раскованностью (пусть и не слишком чисто в коде).

"Весна священная" знаменитой немки Саши Вальц — совсем другая история: этот эксклюзив, проходящий (впервые в истории Мариинского театра) по разделу "Современный танец", сравнивать не с чем. Поэтому не совсем понятно, какие из претензий к этому пафосному, почти истеричному и невнятно структурированному спектаклю следует предъявлять к исполнителям, а какие — к хореографу. Понятно, что толпа обоеполых танцовщиков-академиков не в состоянии постичь сложную пластику Саши Вальц за строго отмеренное время постановки. Артисты очень-очень стараются соответствовать той буре, которая закручивается на сцене, эмоционально выкладываются до дна, однако тела их невольно сворачивают на проторенные пути: кое-где виден босоногий Якобсон, в других местах проглядывает патетика Эйфмана. В совсем уж отчаянных эпизодах вроде того, где девушка, бросив на пол парня, рвет с него скальп голыми руками, стуча головой жертвы об пол, артистам приходится апеллировать к собственному темпераменту.

Но и со скидкой на пластическую неискушенность танцовщиков в современной хореографии этот не по-немецки истошный спектакль вызывает недоумение: мысль автора теряется в нагромождении взаимоисключающих эпизодов, общая концепция растворяется во множестве мотивов. Похоже, Саша Вальц не хотела отдать предпочтение ни одной из наиболее популярных трактовок. Ее спектакль не про архаику, как у Нижинского, не про животворящий секс, как у Бежара, и не про жестокость общества, исторгающего из себя жертву, как у Пины Бауш,— он про все понемногу. Здесь есть и совокупление, и агрессивность толпы, и подвергнутая остракизму одинокая жертва. В мужчинах, под конец спектакля накинувших на голые торсы просторные халаты, проскальзывает нечто религиозно-фундаменталистское; в паре детей, присоединившихся к потерявшей разум толпе,— что-то спекулятивное; в золотом штыре, весь спектакль спускающемся с колосников на планшет,— отчетливо фрейдистское; в куче пыльного шлака, насыпанной на середине сцены,— очевидный намек на погубленную природу. Единственный оригинальный мотив постановки — беременность (избранницу-жертву мужчина находит, прослушав сердцебиение плода в животах у десятка женщин) тут же ретушируется массовой сценой, в которой героиня (Екатерина Кондаурова) наравне с прочими товарками вздернута на дыбу верхней поддержки.

Кроме того (страшно даже написать такое, учитывая, что за пультом стоял маэстро Гергиев, открывший в Стравинском бездну новых смыслов), балет поставлен немузыкально. Не в примитивном духе соответствия жестов и движений грохочущему ритму музыки, а в более широком, глубинном, когда на радикальную смену музыкальных эпизодов балета хореограф не реагирует, продолжая тянуть предыдущую, еще не завершенную сцену. Обескураживающая "Весна священная" Саши Вальц выглядит типично "датским" спектаклем, рожденным без внутренней необходимости — просто по заказу к столетнему юбилею этого революционного балета. Спектаклем достаточно эффектным, но, несмотря на громокипящий внешний вид, весьма рассудочным и холодным.