Театральная компания ЗМ

Пресса

8 апреля 2012

Мысль как страсть

Зара Абдуллаева | Журнал «Искусство кино»

Зара Абдуллаева о спектакле Кристиана Люпы "Персона. Тело Симоны", посвященном Симоне Вайль.
"Мысль как страсть" называется текст Сьюзен Зонтаг об Элиасе Канетти, бесстрашном писателе, интеллектуале, еврее, беззаветно преданном «моральному императиву – всегда оставаться на стороне униженных и беспомощных». Канетти не упоминает Симону Вайль, еврейку, философа, познавшую мистическое откровение, сократившую свой рацион до пайки узника концлагеря и умершей в тридцать четыре года от истощения или сердечного приступа. А Зонтаг их сближает и пишет короткое эссе о значительной персоне прошлого века с нейтральным названием: «Симона Вайль».
Совсем недавно – в рамках программы «Легендарные спектакли и имена» на фестивале «Золотая маска» случилось неординарное событие: «Персона. Тело Симоны», выходящее за границу только театральных интересов. Событие, направляющее тело зрителя, его чувства к возможности пережить мысль как страсть, странным образом оживающую на сцене и длящуюся в длинном спектакле Кристиана Люпы.



Люпа, известнейший немолодой режиссер, проблематизирует главный вопрос, ради которого стоит заниматься искусством: что такое театр? Современный театр. Каковы пределы его трансгрессии, что он может нам дать, зачем вообще туда ходить? Люпа учился не только в художественной академии и театральной школе Кракова, но и в не менее знаменитой лодзинской киношколе. Может быть, и поэтому тоже он становится рядом с теми новаторами, не устающими, точнее, прежде не устававшими отвечать своей практикой на вопрос: «Что такое кино?». По Базену, Бергману и не только.

Спектакль «Персона. Тело Симоны» посвящен не столько Вайль, о которой на экране дается краткая биографическая справка, сколько именно возможности/невозможности поставить о ней, разыграть – как именно? – спектакль, который хочет – может ли? – персонаж Люпы -- молодой режиссер. Он выбирает старую актрису на роль молодой Вайль, но актриса не уверена, что роль ей подходит, тем более режиссер вульгарно трактует тексты Вайль; он слишком агрессивен и, скорей всего, потребует от нее нестерпимых персональных жертв. Актрису зовут Элизабет Фоглер. Ее имя Люпа заимствует у бергмановской «Персоны», где, как известно, актриса Фоглер (Лив Ульман) внезапно (после спектакля «Медея», которую, нам сообщают, сыграла Фоглер) и на долгие годы замолкает. На роль Фоглер Люпа приглашает актрису с биографией -- Малгожату Браунэк, тридцать лет не выходившую на сцену, бросившую ее ради другого опыта; она стала буддистской, наставницей йоги с высокой репутацией.

Разрыв в профессиональной, тем более актерской жизни с разными, понятное дело, масками, скрывающими «Лицо», и т.д., крайне важен для Бергмана. А для Люпы становится содержанием внутреннего сюжета спектакля. Но не его главной интриги.

Режиссер по имени Артур (Анджей Шеремета) видится зрителям – и Люпе? -- придурковатым. На самом деле он читает тексты Вайль глазами молодого человека, прагматичного, доверяющего зову плоти больше, чем ненасытным абстрактным идеям. Он подозревает: не дух, а тело провоцировало будущую героиню Фоглер на бескомпромиссные извивы ее биографии. Поразительно, но именно этот, отчасти спародированный – в своей концепции образа Вайль – режиссер повторяет, в сущности, слова Зонтаг об этой женщине, не ставшей мифом, как Мэрилин, героиня другого спектакля Люпы, и застрявшей в загадочном поле документальных свидетельств. «Не думаю, чтобы горстка в несколько десятков тысяч человек, завоеванных посмертной публикацией книг и статей писательницы, на самом деле разделяла ее идеи», ведь большинство поклонников Вайль, как Кьеркегора и Ницше, пишет Зонтаг, «не в силах исповедовать и не исповедуют их идей. К писателям такого уязвляющего своеобразия нас привлекает авторитет личности, нешуточность взятой задачи, безоглядная готовность пожертвовать собой ради своей истины и лишь отчасти их так называемые «взгляды»».

Люпа это понимает не хуже режиссера, которого запустил на сцену в первом акте и который выбрал в партнеры Фоглер молодого артиста Макса (Адам Грачик). Поэтому невозможное в данном предприятии, как будто мало что обещающем, кроме сюжета о «театре в театре», Люпа реализует во втором акте. А в первом подает «всего лишь» реплику собственной «игры интересов» пиранделловским «Шести персонажам в поисках автора», коллизии которых располагались в пространстве театральной и натуральной реальности, актеров и «персон», ворвавшихся в театр во время репетиции пьесы «Игра интересов». Эти персоны в свое время поставили в тупик Директора театра гротескной мыслью о неизменности персонажа, которого в силу такого свойства не могут сыграть актеры – изменчивые, как обычные люди, существа. Так реальность или правда, которую взыскуют персонажи Пиранделло, в «Персоне…» Люпы пытается осмыслить актриса Фоглер, чья достоверность утверждается актрисой Браунэк, познавшей «молчание» на то время, когда бросила играть на сцене и в кино.

Фоглер Бергмана оказалась в больнице. Люпа же затруднил положение своей Фоглер, оставив ее в театре, но принудив, притом совершенно естественно, отказаться играть.

Действие второго акта происходит в той же репетиционной комнате, куда запущены в качестве провокации: Фоглер, вчитавшаяся в дневники Вайль, но пока не решившая, что играть эту роль ей надо, под силу; Макс, получивший в этой попытке репетиции роль Эммануила, персонажа из дневника Симоны, чей статус реального или вымышленного человека, духовного учителя или мужчины, которого Вайль полюбила, не уточняется. В комнату репетиционную и одновременно комнату Эммануила, куда он Симону пригласил, а потом выгнал, Люпа запускает актеров труппы Артура. Они своими нехитрыми, из другого мира (театра), импровизациями разрушают репетицию Фоглер с Максом, во время которой между этими персонажами что-то стало налаживаться.

Фоглер-Браунэк остается на сцене одна. И тут Люпа разрешает сплетение пяти, по крайней мере, реальностей (актрисы-в роли актрисы-киноперсонажа, актрисы-в роли реальной Вайль и т.д.), задействованных в его спектакле. С экрана, сверху спускается на сцену актриса в роли Симоны (Майя Осташевская). Буквальный режиссерский ход оборачивается метафизическим обертоном роли Фоглер (или Браунэк?), которая готова теперь после неудач с режиссером и потенциальным партнером, вступить в диалог с Вайль.

Так Люпа совершает важнейший вираж, доверяя двум женщинам, молодой и старой (или дочери с матерью?), неизменность их персонажности и персональности.

Осташевская-Вайль рассказывает Фоглер о своей матери, страхах, головной боли. Фоглер поверяет этому призраку своего подсознания, которое сопротивлялось режиссерской провокации, о своем взрослом сыне, о том, что ее тревожит. Пока длился этот диалог, актрисы-партнерши смертельно устали. В приглушенном (или так показалось?) свете они ложатся на кровать. Актриса обнимает – утешает Персону. Гаснет свет. Потом зажигается, освещая опустевшую сцену. На ней сначала репетировали актеры. Потом к актрисе, пережившей нечто вроде того, что довелось почувствовать Вайль в другой, не артистической сфере (а Браунэк – в ее собственном инобытии), явился персонаж, которым соблазняет ее молодой режиссер. Но она Симону все-таки не сыграла!

Это фундаментальное различение актрисы-персонажа-персоны, эту невозможность пройти (на сцене, а не за ее пределами) испытание Другим при способности его физически обогреть, приютить, дал почувствовать Кристиан Люпа лаконичными театральными средствами.

P.S. «Отец… Какая там игра! Сама реальность, господа. Сама реальность! (В отчаянии убегает за кулисы.)
Директор… Видимость! Реальность! Игра! Смерть! Идите вы все к черту! Свет! Свет! Дайте свет!
Внезапно сцена и зал озаряются ярчайшим светом. Директор издает такой вздох, словно он избавился от наваждения. Все смотрят друг на друга, смущенные и взволнованные.
Черт знает что такой… Идите, идите! На сегодня все кончено. Начинать репетицию слишком поздно.
До вечера!
Актеры прощаются с Директором и уходят.
Директор. Осветитель, гаси свет!
Театр мгновенно погружается в кромешную тьму… И сразу же в глубине сцены, словно по оплошности осветителя, загорается зеленая подсветка; появляются огромные тени персонажей – за исключением…»

Пиранделло. «Шесть персонажей в поисках автора»



оригинальный адрес статьи